Воспоминания детей об отце Дьячкове Александре Петровиче.
Старшая дочь Мария Мышова
Родился отец в апреле 1915 г. Призвали его в армию незадолго до моего рождения. Пришлось отцу служить на Дальнем Востоке. Участвовал в войне с японцами на озере Хасан. Воевал с финнами в финскую войну. После службы в армии дома был недолго. Началась война, отцу дали небольшую отсрочку, чтобы он успел доделать ремонт дома. Из рассказов о войне помню немого, только то, что случайно услышала. Вот всего несколько случаев.
В начале войны при отступлении, его часть расположилась в населенном пункте. Пока солдаты отдыхали, отец стоял на посту. Он был пулемётчиком. Вместе с ним воевал его помощник (татарин). Внезапно появились немцы. Отец стал отстреливаться, а часть ушла дальше, патронов почти ни у кого не было. Он вел огонь из нескольких точек, по очереди меняя их. Благодаря его умелым действиям и действиям его помощника враг был остановлен до ночи. Потом, когда немцы ушли, они с товарищем догнали свою часть.
Во время одного из обстрелов или авианалёта отец с тремя товарищами укрывался в землянке. Взрывом ее разрушило и засыпало землей. После обстрела командир приказал откапывать их. Работа продолжалась долго, и казалось, что все бесполезно, как вдруг кто-то обнаружил пустоту в земле и движение воздуха. К счастью, их успели достать из-под земли живыми. От долгого пребывания под землей у них отнялись руки и ноги. Они не могли двигаться, но были в сознании. Снова начался обстрел, и все кто мог, кроме них, попрятались. Они так и остались лежать под обстрелом, не имея возможности укрыться. После этого случая отец лежал в госпитале. Левая рука и левая нога долгое время не действовали, потом постепенно стали оживать и восстановились полностью.
Одно ранение было в Ленинграде. После этого ранения отец был в отпуске на родине. Побывал не зря. Родилась Елена.
Отец вспоминал, как в конце войны на площади одного из освобожденных городов стояли два столкнувшихся «лоб в лоб» танка - немецкий и русский. Дуло русского танка попало точно в дуло немецкого, которое разорвалось и раскрылось как лепестки цветка.
С войны отец привез машинку для стрижки волос. По тем временам вещь редкая. К нему приходили стричься со всей округи. Он никому не отказывал, стриг и брил всех, кто попросит, но денег за это не брал. За что отец ни брался, все у него получалось, был «мастер на все руки». Точил веретена на своем приспособлении. Делал наличники на окна в доме. Валял валенки, шил сапоги. Во время работы всегда пел. Он очень любил петь. В мирное время работал бригадиром и кладовщиком. В те времена председателем колхоза был его друг Алекаев. Однажды отец по распоряжению председателя выдал колхозникам хлеб. В скором времени приехали люди на машине и увезли председателя. Больше его никто не видел. Отец очень за него переживал. А еще боялся как бы и его не привлекли. Запомнился еще один случай. Как-то раз, было это после войны, отец стоял на улице у своего дома. По дороге двое незнакомцев (может даже дезертиры) гнали какую-то скотину. Один подошел к отцу и заговорил с ним. Второй крикнул своему подельнику: «Да что ты с ним разговариваешь, шлепнул бы его, да и все», а первый ему ответил «Нет, не надо, этот человек хороший».
Дочь Александра
Помню, отец рассказывал, что воевал на Курской дуге. Отец так же переправлялся через Днепр на плотах. Ходил в штыковую атаку и воевал до победы. Так же он участвовал в Финской войне. Говорил, что финские снайперы сидели на деревьях и очень метко стреляли, что солдаты бесшумно передвигались и действовали ножами. А наших солдат пригнали воевать с финнами в летнем обмундировании, поэтому их так много там померзло.
Случай № 1 (из его рассказов) Один раз от взрыва бомбы его глубоко засыпало землей. Товарищи по окружению стали его откапывать. Это занятие затянулось. Кто–то из них говорит:- «Надо бросить копать. Если и откопаем, то все равно он будет мертвый». А другой возражает: - "Все равно нужно откопать». Отец слышит все это,а крикнуть не может. Только мысленно Богу молится. В конце – концов, его откопали, да еще и живым. Вот было радости-то у всех.
Случай № 2 Во время боя он со своим командиром попал в окружение. Дело было в лесу. Стали пробираться к своим. Куда ни кинутся, везде немецкая речь слышится. Командир впал в панику и говорит:- «Давай стреляться, а то в плен попадем». А отец ему:«Нет, стреляться не будем, мы лучше этими пулями фашистов постреляем, и уже если нам суждено погибнуть, то от чужой пули, но не от своей. Будем бороться до конца. Или я не разведчик?! Или я в тыл врага не ходил брать языка?!» Спрятавшись и затаившись, они дождались ночи, когда вокруг стихло, стали выходить из окружения и вышли. Командир его даже заплакал от радости и сказал: «Какой ты Дьячков молодец, я бы застрелился». Случай № 3 Во время боя он от взрыва потерял сознание - контузия. Когда очнулся, то сильно захотел пить и пошел к ручью. Только хотел нагнуться попить, глянул, а с другой стороны ручья немец пьет. И они стали изучающе смотреть друг на друга. Поняв, по взгляду друг друга (а глаза у отца были голубые, очень умный и добрый взгляд), они молча попили и поползли каждый в свою сторону.
Случай № 4 После боя всех погибших свезли во двор, положили в ряд для последующего захоронения. И когда их стали грузить для того, чтобы захоронить, то отец открыл глаза. Таким образом, еще один раз чудом спасся.
Случай № 5. В Сталинграде он воевал зимой. Помню, он говорил, что была очень суровая, морозная и ветреная зима. А его подразделение залегло на кладбище. И солдаты русские прятали свои головы за кресты. Других укрытий не было, а немец стрелял, не жалея патронов. Пули свистели над ними,ударялись о кресты и сыпались на них, как град.
Случай № 6 Как-то на привале к нему стал приставать один огромный детина, чтобы побороться. Отец долго отказывался. Это еще больше подзадорило его. Тогда отец вышел с ним на борьбу. Быстренько перевернул его с ног на голову и поставил к изгороди. Чем сильно развеселил публику.
Его жизнь после войны Отец был среднего роста, худощавый, но очень ловкий. Он был человеком всесторонне развитым. В нем было все.Не было такого дела, за которое бы он не брался и которое бы не освоил. Он подстригал мужское население всего села и не брал за это ничего. Валял валенки. Сам выделывал кожу. Делал колодки для сапог и валенок. Шил сапоги на заказ. Обжигал кирпичи для печки и клал эти печки. Умел делать рамы для окон. Делал кадушки. Сам сделал баню. Это была единственная баня в деревне, которая топилась по- белому, да еще в собственном дворе. Он любил песню «Землянка». Очень часто пел разные песни. Работал он финансовым агентом по сбору налогов, кладовщиком, завхозом в школе, ночным сторожем.
Случай №7 Однажды ездил он за племенным скотом в район, и привёз племенного быка ночью и оставил его до утра в своём дворе. Бык ночью забрался в чулан. Утром стали выгонять его из чулана, а бык был такой огромный, что нельзя его было развернуть. Отец сломал одну стену чулана, чтобы оттуда выдворить его.
У отца было несколько ранений и 2 контузии. Был у него осколок в лёгких, а врачи оперировать не взялись, и ему становилось все хуже и хуже. Когда он сдал документы на оформление пенсии, чиновники затеряли эти документы. А новые он оформить не успел, умер. Самое обидное, что за всю жизнь ни отец, ни мы, дети, не получили ни от колхоза, ни от государства ни копейки. Зато налоги с нас государство собирало исправно. В результате чего наши судьбы были поломаны. Я имею ввиду его детей. Мы не могли получить образование из-за нужды. А ведь мы были очень способные к обучению и к тому же трудолюбивые и скромные. Отец завещал – верьте в Бога, только об этом не афишируйте, ни в коем случае не берите чужого, будьте вежливы с людьми.
Дочь Елена Своего отца я помню очень смутно, маленькая была. Родилась я в 1943 году, в ноябре месяце. О военных его действиях я ничего не знаю. Да и день Победы не отмечали. О войне, вообще взрослые старались не говорить. В бытовых условиях я помню только, что он приходил домой вечером поздно и приносил еду, в основном соленую рыбу. А ездил он на велосипеде. Потом стал ходить очень медленно. Охранял по ночам ферму с коровами. Иногда с ним ходила и я. Ферма была возле леса и мы ходили туда. Он садился скраешку на пенек, а я собирала ягоды. Затем мы шли домой очень медленно. Очень четко помню, как отец умер. Это было в обед. Он пришел, сел за стол. Мать стала из печки доставать еду. Отец резко схватился за грудь, подошел к кровати и упал вниз лицом. Мать повернула его на спину, а у него глаза закатились под лоб. Это было очень страшно. Мать сказала – беги за бабушкой. Она жила далеко за рекой. Когда я прибежала домой обратно, отец уже не двигался. Помню, как его хоронили. Везли его на длинной телеге на кладбище за 8 км. Вот и все, что у меня осталось в памяти.
Сын Николай С высоты прожитых лет хорошо обозревать свое прошлое. И не только свое. Многолетние процессы сжимаются до краткого события. Становятся ясными многие причины, мотивы, результаты. Особенно резко ощущается, когда приезжаю на свою малую родину, в свое село, а села-то нет. Многие десятки изб недавно стоящих угол к углу исчезли. Осталось не более двух десятков. Поля зарастают березняком. Исчезают привычные ориентиры. Земля становиться чужой, незнакомой. Она отторгает нас, покинувших ее. Она возвращается в свое прежнее состояние. Она без нас не пропадет. А вот мы без нее?! А не так давно все было иначе, какая бурная жизнь кипела тут! С пастбищ возвращались тучные стада, вливались в улицу, поднимая тучу пыли. И каждую скотину встречали заботливые хозяева. Каждую корову называли по имени. А как же, кормилица. Вот по этой дороге топали наши детские босые ноги. А до нас, и родители, и дедушки с бабушками ходили тут всю жизнь и так около двухсот лет. Тут в 1941-ом маршировали парни, обучаясь военному делу. Учил их наш отец. Ушли на фронт парни, а потом и отец. Вернулись не все. 40 молодых и крепких мужчин осталось на полях битв, вот за эту землю полегли. Я горжусь своими предками, за их трудолюбие, терпение, мастерство и храбрость. Каковы же мы? Пусть оценят наши потомки, они у нас есть. Вполне приличные ребята растут. Уже интересуются родословной и историей. Это радует, поэтому и пишу, чтобы успеть зафиксировать тающий во времени облик труженика и воина, очень смелого, бескорыстного и скромного – облик нашего отца. Я его видел мало и давно, но видел. За 60 лет, что прожито без отца, что-то забыто, но то, что вспоминается, спешу записать и поделиться. Пусть пытливые потомки представят себе то, что видел я. А я видел самых достойных людей, что дали нам жизнь и мир на эти вот долгие десятилетия. И среди них наш отец, Александр Петрович Дьячков. Отец наш был всегда занят, то на работе, то дома что-то делал. Может, поэтому запомнились редкие часы общения с ним. А он хотел нас видеть большими, и я старший из братьев, был ближе всех к его мечте. Он спешил не зря. Его время истекало слишком быстро. Я вспоминаю лишь отдельные яркие картинки того времени, проведенного с отцом, и я не могу описать в них только отца без своих детских переживаний. Вот первое из немногих.
Путешествие Мы едем вдвоем с отцом на телеге. Лошадь не спеша бредет через выпасок, там за лугом от перекрестка начинается "базарная" дорога. На телеге много места и я перемещаюсь по ней, изучая все вокруг. Первой попалась трава: высокая полынь и цикорий двигаются рядом с телегой. Их верхушки выше телеги и я срочно хватаю их руками. Отец внимательно следит за мною и спасает от падения, объясняя последствия. Поразмыслив, решаю, что он, видимо, прав и ищу другое занятие. И оно скоро нашлось. Копыта лошади захлопали по толстому слою дорожной пыли, и я смотрю, как она расплескивается. Затем ползу назад смотреть на следы. Обнаруживаю там следы от колес и срочно ищу способ узнать, как это колесо рассекает пыль. Сидя на телеге колес не видно и я свешиваю голову с телеги. Отец хоть и сидит почти спиной ко мне, однако не упускает из виду мои эксперименты. Снова звучит знакомое предостережение о падении под колесо. Подчиняюсь, хотя и уверен, что падение мне не грозит. Ищу способ заглянуть под телегу иначе. Нашел! Разгребаю сено и там нахожу щель между досками. Лежа изучаю все, что увидел. Там близко к лицу движется железная шина колеса. Видно дорогу, детали передней части телеги, а пыль ведет себя плоховато, не рассекается. К этому моменту копыта застучали иначе. Спешу вперед. Ага! Пыль кончилась. Едем по пригорку. Смотрю по сторонам, а там еще интереснее. Справа от дороги большое желтое поле. Из этого яркого, желтого моря видны зеленые холмы околков, утесы одиноких деревьев. Спрашиваю отца, что это? Он объясняет очень кратко - подсолнухи. Затем идет к полю и приносит мне огромный желтый цветок. Подарок мне кажется слишком роскошным и неуверенно держу его на коленях, разглядываю. Немного привыкнув к ошеломляющей яркости, начинаю изучать подробнее это творение. В свои 3 годам я уже догадался, что вокруг все создано со смыслом и целью, только не знал, почему именно так. Вот и сейчас разглядывая свою руку, пытался понять, почему она именно такая? И у всех! Все вокруг сложно и умно, видимо, не зря. Вот и подсолнух такой же сложный, но зато, какой красавец. Мои размышления об устройстве мира прервала пчела. Она быстро и уверенно бухнулась на цветок и начала рьяно хозяйничать на моем подарке. Торопливо совала голову то в одном месте мягкого коврика, то в другом. Я стал внимательно наблюдать и заметил, что коврик состоит из множества маленьких цветков. Но от ее самоуверенности и напора я слегка опешил. Отец заметил мою проблему, весело усмехнулся и добродушно отогнал мою обидчицу. Я с радостью продолжил изучать мой подсолнух. Решив, что такая нарядная штука не может быть не вкусной, я попросил разрешения оторвать лепесток. Оторвал, проверил на крепость - рвется. Пожевал - невкусно. Интерес резко понизился. Мои изыскания прерывают суматошно и громко кричащие большие птицы. Я насторожился, но ни отец, ни лошадь почему-то не боятся их. Спрашиваю, кто это. Ответ краток - чибисы. Мне это новое слово ничего не говорит, и отец добродушно и терпеливо объясняет, что их можно не бояться. Были еще и другие птицы, но я сам догадался их не бояться. Это были трясогузки и жаворонки. Вскоре дорога привела нас к оврагу, но мы туда не поехали и остановились. Отец ушел в правую сторону, но вместо желтого моря там были просто деревья, кусты и трава. Его не было достаточно долго, и я терпеливо ждал его сидя на телеге. Потом он пришел и принес гостинец, две веточки земляники с красными ягодами. Из промоины возле дороги отец добыл голубой камень величиной с голову и формой близкой к цилиндру. Эту игрушку он оставил себе. Походил отец немного и с другой стороны дороги. Там было гороховое поле, и отец принес маленькую охапку зеленых стеблей гороха. Заполучив очередной подарок, мы поехали обратно. Я разглядывал маленькие и необычные цветки, гладкие листья, а отец учил меня искать молодые стручки-лопатки. Он убедительно уговаривал их попробовать и демонстративно их ел. Я не мог их отыскать, но и есть их я тоже не хотел. По моей логике, если уж красивый подсолнух оказался несъедобным, то этот невзрачный стручок совсем бяка. Зная отца и то, что он зря не говорит - попробовал. На вкус, конечно не ахти, но явно лучше подсолнуха. Потом почему-то оказалось, что мы уже стоим возле дома, а меня сонного снимают с телеги, несут домой. Мама ласково журит отца за авантюру, а отец весело отшучивается. Повзрослев, я вновь оцениваю детские впечатления и нахожу, что все это наполнено рациональным смыслом. Теперь я могу с уверенностью сказать, что это наше путешествие было для отца одним из лучших дней жизни после войны. Отец, оторванный от семьи, заброшенный в гущу войны, прошел ее насквозь и вернулся живой к семье и рад был этому. А как не радоваться-то? Вот она мирная жизнь! Вот они цветущие поля! Вот он неподвижный, теплый, летний мирный воздух! Примерно так эта мирная жизнь и виделась ему в холодных и мокрых окопах, на изматывающих маршах, в тоскливом госпитальном бреду. А теперь вот она мирная жизнь! Более того, долгожданные сыновья народились. Старший уже не в колыбели, а на телеге рядом сидит, вопросы задает, любопытствует, учится. Теперь жить бы да жить! Да раны не оставляют в покое. Не дают забыть о себе в самые неподходящие моменты.
Огонь Вечер. В избе пахнет мокрой глиной. Это отец ремонтирует голландку. Эта печь стоит вплотную к деревянной кровати, и мои старшие энергичные сестры забавлялись, грея ноги о печь. Очень часто эти три пары крепеньких ножек упирались в теплую стену. Грел ноги и я, но мои ноги едва доставали до печки, поэтому мой вклад в дырку от выпавших кирпичей можно в расчет не брать. Вот отец уже закончил ремонт и развел в печке огонь, но очень слабый. Огонь весьма интересное явление и возле него, как возле костра или в наше время у камина, собираются все свободные от забот люди. Среди них два дядьки - товарищи отца. Собираюсь задать вопрос, почему огонь такой маленький, ведь большой интереснее. Меня опережают дядьки. Отец отвечает кратко. «Так надо, чтобы печка сохла и не трескалась». В центре на лучшем месте отец. Он один чем-то занят, управляет огнем, подбирает и забрасывает обратно в печь выпавшие угли, встает и трогает ладонями стенки печки - следит за прогревом кладки. К всеобщей радости огонь разгорелся до максимума. А в руках отца всегда что-то происходит, то ножом строгает щепку, то кочергой ворочает поленья, а сейчас вот кусок влажной глины. Отец мнет ее, а у меня возникает вопрос. Зачем? Я хочу догадаться сам, а вот дядьки не хотят догадываться и снова задают мои вопросы. Отец отвечает уклончиво: " Да так ничего". Когда он встает с низкой скамейки в очередной раз, я занимаю это лучшее место, но оно оказалось для меня не самым лучшим, а слишком жарким. Скоро отец возвращается и вежливо снимает меня со скамейки, и я снова стою возле его правой ноги. За нашими спинами стоят дядьки и ведут себя не солидно. Они балагурят, толкаются и донимают отца расспросами. Они видимо были совсем молодыми, немногим за двадцать, если отцу было к тому времени чуть больше 30 лет. Когда кусок глины в руках отца стал принимать форму, и начали проступать детали, стали появляться догадки, что же это будет. Зрители истомились от любопытства, но дело пошло к завершению и тайна раскрылась! Это была курительная трубка. Тут же подверглось обсуждению проблема, как же получить отверстие в трубке. Отец от обсуждения уклонился. Он уже давно расположил тонкую ветку в нужном месте трубки, и вынимать ее не стал. Под бурное обсуждение трубка была отглажена и уложена невдалеке от огня, сохнуть. Терпение зрителей заканчивалось. Ну, вот дожили, трубка без отверстия и уже на углях. Сначала она резко выделялась чернотой на ярких углях. Затем постепенно стала ярко розовой, как эти угли. Потом ее охлаждали и обнаружили отверстие, которое нужно было просто очистить от золы. Потом трубку наперебой вертели в руках и сразу стали испытывать на деле. Трубка удалась, но мне она показалась не очень вкусной. Потому что дым от махорки очень уж злой. Самым интересным для меня было это превращение глины в вещь. Огонь, вот сила!
Фокус Жаркие отношения огня и железа мне продемонстрировал тоже отец. Он точил двуручную пилу. Работа не из простых: требует терпения, умения и сноровки. Не обходится и без зрителей. Люди всегда любили смотреть, как отец ловко работал. Опять вопросы об этой работе, обсуждения. Мне тоже интересно, но как всегда мои вопросы задают другие люди. И более сложные тоже. - Почему подпилок (напильник) надо обязательно новый? - Почему точишь через зуб, а не каждый? - Почему пила пилит криво? - Почему она вязнет? Отец с ответом не спешит, в аудитории тоже кое-что знают. Когда ответа не находят он отвечает очень коротко и всем становится ясно. Отец закончил точить пилу. Потом взял щепотку железных опилок. Он зажег спичку и посыпал эти железные опилки на огонь. Железо вспыхивало яркими искрами. Моему удивлению не было предела. Снова вопросы взрослых. Что там горит? Неужели железо? Да разве железо горит? Отец доволен. Удивил.
Работа Осень. Мать выводит меня на крыльцо. Во дворе холодновато, сыро, грязно. Мне туда нельзя. Отец работает - строит погреб. На земле лежит осиновое бревно, не очень толстое и ровное. Отец топором снимает кору, срубает сучки. Серо-зеленые ленты коры ложатся тут же на землю. Топор движется не спеша, аккуратно. Видно, что он очень острый и способен сделать гораздо более сложную работу. Кажется, что руки отца сдерживают рьяное усердие стального зверя. Я стою на крыльце и с интересом изучаю этот процесс. Мать держит меня за руку, но поняв, что я никаких подвигов совершать не рвусь, препоручила меня одной из дочек Они старше меня, они справятся. Сестра дисциплинированно постояла возле меня немного, и тоже поняв бессмысленность своего занятия, ушла по своим девичьим делам. Я остался один на крыльце, но не скучал. Плотницкое дело было вполне интересным, чтобы не искать других утех. Минут через 10-15 я уяснил смысл происходящего, невзрачное бревно превратилось в белое почти блестящее изделие! Правда результат был получен не быстро и нелегко. Вот этот однообразный и целенаправленный процесс запомнился мне, и я связал с ним мое представление о "работе". Это слово звучало в разговоре взрослых как-то безрадостно. Свое долгое отсутствие дома они объясняли этим словом, а еще усталость и тут же необходимость идти на эту работу. Объединив свои соображения в одно целое, я решил уточнить свою догадку и спросил отца: "Тятя, ты работаешь?"- «Работаю", - был ответ. "А я не работаю", - честно признался я. "Вырастешь, наработаешься", - утешил меня отец. Это предсказание меня и обрадовало и озадачило. Вырасти и научиться работать, это хорошо, но вот интонация... Что-то в ней было угрожающее и непонятное. Отец-то зря не говорит. Это ведь на всю жизнь! Так ответственно и тревожно. Ну да ладно я еще не вырос... Примерно такими словами можно выразить мое впечатление от знакомства с большим и важным явлением под названием "Работа"
Всадник Возле дома распрягали лошадь. Телега осталась стоять, а лошадь вывели из оглобель вперед. Народу вокруг полно: отец, нас трое братьев, соседские большие мальчишки лет по 10-12, мать с нашими сестрами. Мальчишки явно планировали заполучить лошадь, чтобы уехать на ней до табуна и оставить ее там на отдых. Прокатиться на лошади верхом для них сущее удовольствие. Прежде, чем передать им лошадь, отец захотел прокатить верхом своих сыновей. Сыновья еще маловаты, но мне старшему уже 5 лет. Никто из нас не стремится влезть на лошадь, но нас сажают по очереди, начиная с младшего. Мы по-разному реагируем на это испытание. Один заупрямился, другой крепко вцепился в гриву, только непонятно от восхищения или от испуга. А я без желания, но послушно уселся на шаткую и неудобную гору - спину лошади. Отец хвалил и подбадривал меня, но я понимал, что не заслуживаю похвал. Радости мне это не приносило, я просто подчинялся. Деваться некуда - отец руководит. Значит так надо. Значит, ничего плохого не случиться. Это же отец. Куда уж надежнее?!
Выход в свет Отец был вечно чем-то и где-то занят. Редко нам выпадал случай общаться с ним. И потому мы были больше в своей детской компании. Правда, иногда он присоединялся к нам, но это запомнилось хуже, чем общение один на один. Отец иногда брал меня с собой в деловые поездки в качестве попутчика. Видимо я был не очень обременительным пассажиром в таких поездках. Мы едем на велосипеде. Я сижу на раме и держусь за холодный блестящий руль. Едем по длинной деревенской улице до самого конца. Доехали до длиннющих строений, складов зерна на току. Останавливаемся, слезаем. Я стою и жду, пока отец поговорит с каким-то пожилым дядькой. Они говорят долго, осматривают что-то сначала снаружи, потом внутри здания. Наконец, отец закончил разговор, и мы едем обратно домой. На середине длинной улицы останавливаемся. Это изба Евдокима Григорьевича. Сам он сидит на завалинке под окнами дома, высокий, худой, небритый с костылями. Рядом немало народу. Мужчины похожи на хозяина дома своей неухоженностью, усталостью, наличием ран и увечий. Это счастливчики. Они вернулись с войны живыми. Победители. Отца приглашают присесть. Он садится, и я занимаю место на его коленях. Смотрю на больших незнакомых мальчишек, которые бегают перед домом, вокруг трухлявого амбара. Их буйная игра мне в диковинку, у нас дома так никто не играет, не носится и не кувыркается кучами по траве. Робею, разве так можно? Немного освоившись, слезаю с коленей и стою рядом. Затем потихоньку приближаюсь к ним. Мальчишки меня не обижают и даже угощают лепешкой. Не помню, сравнивал ли я незнакомую лепешку с подсолнухом или нет, но стало смеркаться. Наступил вечер, и мы поехали домой. В одну из таких деловых поездок, при возвращении домой, с моей ноги слетает валенок. Пропажа обнаруживается только дома. Меня спрашивают, почему сразу не сказал? Где потерял? Ответ я знал, но что отвечал, сейчас не помню. Потеря нашлась. Отец вернулся и привез этот валенок. Отец для меня был большим и правильным, и я всегда боялся огорчить его. Скорее всего, и в этот раз не осмелился сказать о своей оплошности, чтобы он не расстроился. Вдруг не заметит.
Я делаю открытие Идем с отцом куда-то в гости. Оказывается, много людей собирается не только у нас. Тут даже больше. Здесь много женщин. Они ведут неспешную беседу. Разговор незаметно переходит от одного обсуждения к другому, пока не доходит очередь поговорить о детях. Это о нас. "Как много их стало". -"Вот и хорошо”. - "Как уж они-то будут жить?"- "Да уж лучше нас, поди". - "Конечно лучше".- "Хуже-то уж и некуда". Вот мы и живем, конечно, лучше. Их стараниями.
Ферма Мы идем с отцом на работу. Он охраняет ферму. Входим в небольшую избу, у которой не очень жилой вид. Нет сеней, крыльца, двора и палисадника. Наверное, поэтому ее зовут избёнкой. Внутри она тоже не очень похожа на жилую избу. Там много людей и очень тепло. Густо пахнет вареной картошкой, зерном и табачным дымом. Народ там веселый и бойкий. Они громко говорят, смеются. Парни пытаются обнимать щекастых, румяных девок. Те отбиваются и выбегают на улицу. Постепенно народу становиться меньше. Отец разговаривает с пожилым дядькой, сидящим за столом. У стола странные ноги крестом. Я таких еще не видел. Я остаюсь без отцовской опеки, но без внимания не остаюсь. Меня пытаются чем-то развлечь. Самым примечательным оказался гостинец из картошки, зажаренной прямо на плите. Ее режут на кружки и кладут прямо на плиту. Картошка довольно быстро печется, и я пробую ее. Съедобно, но не очень вкусно. Дома лучше. Я изучаю обстановку. Стены бревенчатые, окна небольшие, низкая печка с большим котлом, дрова крупные, скамейки у стен и плакат на стене, большой и бумажный. Обратный путь я проделал на руках отца. Меня сонного отец принес домой на руках. Это мне мать, много лет спустя, рассказала.
Сиротство Лето. В избе много народу. У нас беда – умер отец. Во дворе стоит гроб. В нем отец. Печальные женщины подводят нас детей для прощания. Они сочувственно смотрят на нас, говорят о сиротстве. Тоскливый надрывный плачь и вопрос: "Как вот теперь им жить-то?!", - заполнил все мыслимое пространство. Гроб стоит на телеге. Он сделан из толстых, не новых и не струганых досок. Он большой и грубый. Отец сделал бы лучше. А тут чужие руки. Едем на кладбище. Я сижу на левой стороне спиной к гробу. Он занимает много места и мне неудобно. Едем неторопливо, долго. Управляет мальчишка постарше меня. Похороны не запомнились и обратный путь тоже. В дом все реже стали приходить взрослые. И мы остались сами с собой. Хорошо помню тяжелый отцовский зимний пиджак и огромные валенки. Их мы старались одеть зимой, когда нужно было выскочить на минутку. Так мы его и называли «Отцовский». Пока мы были маленькие, нехватку отца я остро не ощущал. Мать хорошо исполняла свои и отцовские обязанности. Соседские мальчишки стали собираться у нас. Мать нам разрешает делать все, что хотим. А долгими зимними вечерами, когда одни без матери, сочиняем друг другу сказки. Когда мы подросли, и пришла пора учиться мужскому делу, тут и оказалось, что мы без отца. Дом без хорошего мужчины, на половину дом. Отцовское имущество и инструменты растащили. Просили на время, но зная, каков он этот инструмент, не возвращали. Мать, добрейшей души человек, не могла противостоять этому. Так весь и унесли. А нам он был сейчас жестоко необходим! Не хватало и материала. С той поры у меня не исчезает желание иметь хороший инструмент. Его много было в школьной мастерской. Для меня это было лучшим местом на земле. Только это было не наше и недосягаемо. И так многое и на долгие годы, а кое-что и на всю жизнь. Больше всего не хватало опыта. Добывала, руководила и учила всему мать. Спасибо ей за то, что посвятила свою жизнь нам, что сохранила нас всех шестерых, что воспитала людьми, как хотел отец. Желание отца она выполнила. 25 марта 2012 года. Сын Михаил Я прожил с отцом 2 года и неделю, но мне запомнились последние минуты этой жизни с отцом. Я уже умел произносить «Дай» и «На», начал учиться произносить «Тятя». Произносил это, по-особому, на вдохе в себя. Я ходил по дому и старательно повторял это слово, но никак не получалось, как я слышал от других. И вот я иду от печки к столу. Посередине этого пути вижу, отец, на нем темная одежда, встает с лавки и быстрым шагом идет прямо на меня, я испугался и впервые произнес «Тятя», как надо, на выдохе, а отец приостановился и дал мне пройти. Потом он пошел дальше и упал поперек кровати. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я обратился к кому-то с этим словом. После похорон отца многие семьи просили мать отдать нас маленьких им на воспитание. Особенно настойчиво просили отдать им меня, самого младшего. Но мать всегда отвечала отказом. Говорила: «Это же часть меня, как я могу отдать свою руку или ногу? А тут дети. Они же часть души». Так я остался дома в семье. Когда я рос, я вообще не понимал, зачем мужчина в доме и чем он занимается. Ведь мать все прекрасно знает и умеет. Однажды, когда мне было лет 5, я увидел, что мать ест что-то. Для меня это был шок. До этого момента я не видел, чтобы она ела, я думал, едят только дети, чтобы расти, а взрослые не едят. Я ее спрашиваю, разве взрослые едят? А мать в ответ: «А как же, иначе умрешь». Я опять: « А почему я не видел раньше, что ты ела?» Мать ответила, что ела то, что мы не доели и после того, как нас спать уложит. Вот так мы жили без отца, самые бедные, но самые дружные в селе. В школу осенью босиком, по холоду в лаптях, летом в лесу пропадали, кормились там. Выросли все, почти все закончили заочные или вечерние техникумы. Все три мои сестры назвали своих сыновей Александром, а правнуки нашего отца рождаются в обеих странах, России и Германии. Наш отец, а сейчас уже прадед, завоевал мирную жизнь для обеих стран. Он выполнил свое предназначение на этой земле и достоин светлой памяти, как заботливого отца, так и скромного труженика и умелого воина. Наша семья гордиться своим отцом по праву. Отец, уйдя из жизни, Ты продолжаешь жить. Ты в нас и правнуках, И в вечности ты с нами.
